Грейс Грин - Летняя рапсодия [Сборник]

К его изумлению, Джози расхохоталась. Нахмурившись, Льюк спросил:

— Что с вами?

— Вы довели метод ускоренного осмотра до совершенства.

— Да, но вы можете сами осмотреть гостиницу в любое время, когда пожелаете. Для этого гид не нужен. — Это прозвучало как оправдание.

— Но мне не нужен план здания.

— Что же вам нужно, черт возьми?

Улыбка девушки его обезоружила.

— Для начала мне хотелось бы поговорить о камине. Эти камни, из которых он сложен, добывались где‑то поблизости?

— Не знаю. Во время строительства я отсутствовал. — Ответ был более чем краток.

Значит, Консуэла права: Льюка мало интересует гостиница. Он явно грызет удила, пытаясь смыться отсюда как можно скорее.

Видимо, из чистого злорадства Джози не желала выпускать его из здания.

— Что вы можете сказать об этом? — Она указала на красивые индийские ковры на полу. — Они местного производства?

— Не знаю, — Льюк пожал плечами. — Отец нанимал какого‑то известного дизайнера, тот заказывал всю обстановку.

Ответ не удовлетворил девушку. Ей хотелось обнаружить в гостинице какую‑нибудь вещь, принадлежащую Льюку, которая послужила бы ключом к его характеру, скрытому под скептической улыбкой и ковбойской шляпой.

— Значит, вы ничего не знаете и об этой вещи, — разочарованно протянула она, показав на красивый стеганый ковер, висевший над камином. Льюк перевел глаза на ковер, и, к ее удивлению, выражение его лица смягчилось, а в глазах затеплилась улыбка.

— Этот ковер — работа моей матери, так что здесь совсем другая история.

Девушку удивил не только ответ, но и перемена тона. Она внимательно посмотрела на полинявший ковер: звездное небо и луки со стрелами. Сложный рисунок прекрасного панно сочетал в себе голубой, винно‑красный и темно‑зеленый цвета с вкрапленными кое‑где кремовыми и золотыми пятнышками.

— Видимо, ваша мама была прекрасной рукодельницей, — заметила Джози. — Я и сама немного шью и вышиваю, но никогда не осмелилась бы замахнуться на такую вещь.

Она снова взглянула на Льюка. Свет в его глазах, прикованных к ковру, преобразил его: он стал более доступным, менее грозным. И еще более привлекательным.

Прекрати, приказала она себе и снова занялась ковром.

— Изысканная работа, я думала, что вещь антикварная.

Льюк взглянул на нее с кривой усмешкой, и теплая волна симпатии пробежала у нее внутри; сдержанность давалась Джози с большим трудом.

— Вещь кажется антикварной, потому что я ее здорово потрепал, — сказал Льюк. — Ковер служил мне и одеялом на пикниках, и спальным мешком, и тентом, и подстилкой под седло. Чем угодно!

— Значит, этот ковер ваш, — пробормотала Джози, снова глядя на прекрасный образец рукоделия. — О, я вижу в углу ваше имя! И рядом с ним вышито еще что‑то, но отсюда не различишь. Что там такое?

— «Стремись к звездам».

— Великолепно. — Джози не отрывала глаз от вышивки, а душа ее наполнялась восторгом: какие прекрасные слова завещала мать сыну! Слова, внушающие уверенность и отвагу, вдохновляющие на подвиг.

Как не похожи они на приземленные наставления моих родителей, думала Джози. Она проглотила ком, вдруг образовавшийся в горле, и сказала:

— Эта вещь, видимо, много значит для вас.

Льюк кивнул.

— Я так любил это одеяло, что чуть не истер его до дыр. Оно превратилось бы в лохмотья, если бы его не спасла Консуэла. Когда мне было шестнадцать лет, она отняла его у меня, сказав, что это слишком красивая вещь, чтобы вот так погубить ее.

— А сколько труда потребовалось на то, чтобы его сделать, — сказала Джози, изучая необычный рисунок. — И сколько любви. Думаю, поэтому вы к нему так привязаны.

Когда Льюк мельком встретился с ней взглядом, его темно‑карие глаза вдруг обрели цвет тающего шоколада, и это произвело на нее неожиданное действие: в душе потеплело.

— Когда мать дарила мне этот ковер, она сказала так: «Если ты где‑то заблудишься, взгляни на эти звезды — они укажут тебе путь».

— Она хотела сказать: «Не отступай от своей мечты».

Льюк улыбнулся, мелкие морщинки у глаз стали похожи на следы взлетающих ввысь звезд, изображенных на ковре‑одеяле.

— А вы схватываете все быстрее, чем я, — сказал он. — В те времена я думал, что мать имеет в виду ориентацию в ночное время. Когда мать умерла, — он снова взглянул на стену, — я ложился в кровать, накрывался ковром и представлял себе, что это она приходила, чтобы получше укрыть меня перед сном. Я думал: она жива, сидит сейчас в холле, совсем рядом, читает или шьет. Наверно, года два мне удавалось заснуть только так.

Глаза Джози затуманились, она плохо различала его лицо. Она протянула было руку к нему, потом отдернула, не зная, что сказать или сделать, чтобы утешить его, не обижая жалостью. Джози подумала о своей матери — без нее жизнь казалась немыслимой. Ее любовь и забота были неотъемлемой частью детства, хотя мать частенько выводила ее из терпения — слишком уж она с ней цацкалась.

Ком в горле мешал говорить, но все же Джози произнесла:

— Видимо, ваш отец тоже любил эту вещь, не зря же он сделал ее главным украшением холла.

Глаза Льюка словно бы погасли, губы вытянулись в тонкую жесткую линию.

— Мать делала и другие ковры, все были красивыми. Поэтому я страшно удивился, увидев, что именно этот висит здесь. Отец знал, как я не люблю гостиницу. — Взглянув на часы, он переступил с ноги на ногу: — Время уходит. Двинули дальше?

Кивнув в ответ, Джози последовала за ним. Ее тронул рассказ ковбоя о детстве, видимо, душе его не чужда нежность, которую он привык скрывать. Судя по тому, каким решительным шагом Льюк устремился к пикапу, он уже сожалел о своей откровенности. Все это она успела подумать, семеня вслед за парнем.

Шагая к машине, Льюк тоже размышлял — о том, какой бес в него вселился. Рывком открыв дверцу для Джози, он захлопнул ее, как только девушка опустилась на сиденье, и пошел на свою сторону, потирая на ходу подбородок. Я же не из тех, кто распахивается перед каждым встречным‑поперечным, того хуже — поперечной. Дьявол, я ведь никому еще не рассказывал о своей матери, тем более о том, как она меня укутывала перед сном. Что меня заставило так разнюниться?

Виноваты ее глаза, полные сочувствия, подумал он, влезая на сиденье и возвращая недовольную гримасу на свое лицо. Что‑то есть особенное в этих больших голубых глазах, способных проникать в тайники души.

Рискнув взглянуть на нее, Льюк увидел, что девушка пристально на него смотрит, как бы изучая. Он еще больше нахмурился и в целях самообороны решил поменяться ролями: теперь пускай она отвечает на его вопросы.